.

Сны: в метро по рельсам едет девушка на велосипеде. Сзади приближается поезд. Девушке нужно выбраться на платформу, но та огорожена высоким забором, и ей не удаётся перепрыгнуть его и перебросить велосипед, хотя люди на станции пытаются ей помочь. Потом оказывается, что ограждение не во всю длину, а поезд останавливается не в конце платформы, а гораздо раньше, так что получается небольшой лаз, через который девушка тут же выбирается. Следующий эпизод: я разбираюсь с компьютером, где неудобно переключать раскладку, потому что хотя языков всего два, каждый зарегистрирован раз по семь: в качестве государственного языка, родного языка и т.п. Я маниакально давлю на крестик, чтобы убрать лишнее, в результате теряю один язык из двух целиком. Я прошу отца восстановить потерянный язык (кажется, русский), потому что сама не знаю, как сделать это. Отец восстанавливает. Третий эпизод: квест из серии LSL или очень похожий, я перехожу с одной локации на другую и тут обнаруживаю, что на предыдущей локации нужно было взять ящик с инструментами, а я этого не сделала. Я знаю, что возвращаться нельзя, но всё равно возвращаюсь, при этом попадаю не в то место, из которого вышла, а в гораздо более просторное, и кто-то говорит, что еда там очень вкусная, так что чувствуешь, что тебя всегда ждут.

Спасибо, поняла. Сегодня, стало быть, будем жечь письма. В конечном итоге, если даже Александрийская библиотека сгорела, что мне беспокоиться о написанном?

"Аквариум -Танцы На Грани Весны" (Watch on YouTube)

ТВ

А если успею, то пересмотрю "Шоколад".

.

Ну вот и всё. Перелопатила дневник за последний год (это порядка восьмисот записей), на одном дыхании выпилила целый кусок жизни. Чтобы не мелочиться, целиком, вместе с шифрами в режимных записях и отрывками сновидений.

А дальше будь что будет.

***

Поцелуй слона на прощание.
Моё последнее желание таково: сожги эти триста шестьдесят пять писем, одно за одним, одно за одним. Не бойся, что там сгорит моё сердце. Когда я начал писать эти письма, то думал, что они будут тем, что останется после меня. Но теперь я вижу, что не письма к тебе переживут меня, а моя любовь к тебе. Важно не то, что написано на бумаге. Важно то, что написано в сердце.
Так что сожги эти письма и положи их пепел на снег у речного берега. Когда наступит весна, снег растает и река станет полноводной, вернись на берег реки, закрой глаза и снова прочти мои письма. Пусть слова и образы омоют тебя, как волны. Перечитай их, закрыв ладонями уши. Слушай песни райского сада. Страницу за страницей, страницу за страницей, лети по пути птиц. И может быть – может быть – ты почувствуешь что-то отдалённо похожее
на мою любовь к тебе.

***

Нарутоми Хёго сказал: “Победа заключается в победе над своими союзниками. Победа над союзниками — это победа над собой. Победа же над собой — это преодоление собственного тела.
Это напоминает сражение, в котором человек находится среди десяти тысяч союзников, но ни один из них не следует за ним. Если вначале человек не совладал со своим телом и рассудком, он никогда не одолеет врага”.
(...)
Говорят, мастер Ягю однажды заметил: “Я не знаю, как побеждать других; я знаю, как побеждать себя”.

.

Когда он впервые появился, озлобленный и сопротивляющийся, то остановился в дверях, глядя куда-то в пространство. Я сказал: “Я доктор, который лечит чувства. Раз тебя привели ко мне, вероятно, у тебя что-то не так с чувствами”. Мальчик молчал. Мое происхождение из молчаливого мира Новой Англии помогло мне: я сел и в размышлениях провел остаток часа. Потом сказал ему, что время кончилось, и тот ушел. В следующий раз я поздоровался, и мы просто сидели, или он стоял, а я сидел. Так продолжалось десять недель. После второй недели я перестал и здороваться, просто открывал дверь, чтобы впустить его или выпустить.
А потом из школы позвонила учительница:
– Это вы лечите Джо Зилха?
– Да, – ответил я.
– Я звоню, чтобы рассказать, как он изменился к лучшему. Джо больше не поджигает занавески, не бьет других детей, учится, не показывает мне язык. Как вы этого добились?
Я ей не ответил. Это осталось профессиональной тайной, поскольку я и сам не знал, как сделал это.
(...)
Мне живо запомнился день, когда впервые на прием пришел один ветеран. Я вдруг испугался: мне показалось, что он прямо сейчас возьмет и убьет меня. Я извинился и пошел в кабинет Джона, прервал его работу с пациентом и потащил ко мне, по дороге рассказывая о своих страхах. Он, лишь кинув взгляд на пациента, произнес: “Знаете, я могу вас понять. Бывает, мне тоже хочется убить Карла”. И вышел.
(...)
Вот пример сумасшедшей атмосферы тех лет: в приемной, где сидят пятьдесят пациентов, ко мне обращается женщина лет сорока. Минут пять она несет что-то невразумительное, а затем спрашивает: “Что со мной, доктор?”
Некогда было сесть и побеседовать с нею обстоятельно и разумно, поэтому я просто ответил: “Вы сумасшедшая”.
Она обрадовалась: “Слава Тебе, Господи! Я так и думала, была у пяти врачей, но никто мне не сказал об этом. Большое спасибо. Что же мне теперь делать?”
“Почему бы вам не найти работу, и тогда у вас будут деньги на частного психиатра, с которым вы можете пару лет позаниматься вопросом о том, как вам жить в этом мире”. Через несколько лет я узнал, что она так и сделала.
(...)
С этой точкой зрения согласуется и мое убеждение, что психопатология – показатель психологического здоровья. Человек с психическими нарушениями по сути дела открыто ведет войну в самом себе и не сдается, ускользая от социального порабощения. Бред и галлюцинации – прямой результат такой войны его жизни, стрессов и попыток их победить, не утратив при этом своей личности и не превратившись в социального робота. Шизофреники – люди, которые патологически обречены жить согласно своему видению мира. Их болезнь состоит в ненормальной целостности, они привыкают быть “козлами отпущения”; герои или преступники, они посвящают свою жизнь тому, чтобы изменить мир и попытаться полностью разрушить окружающую их систему, со всем ее лицемерием.
(...)
Бытие как становление означает: надо учиться быть всем тем, что ты собой представляешь. Это опасный процесс, потому что общество терпит лишь определенные типы личности. Если приходится проявлять садизм, надо быть садистом в нужное время, соответствующим способом и с подходящими людьми, чтобы не навлечь на себя нежелательные последствия.
Одна из причин существования психотерапии – в том, что, исповедуясь незнакомому человеку, открываешь свободу быть самим собой. Психотерапевта можно ненавидеть без чувства вины. С ним можно быть самим собой и при этом – неотвергнутым. Другими словами, психотерапевт может вытерпеть тебя, когда ты являешься во всей красе, на час-другой в неделю. Благодаря тому, что рискнул показать себя кому-то, становится легче показать себя самому себе.
(...)
Подобное изменение произошло и у психопатичной женщины тридцати двух лет с восьмилетним стажем брака, которая спала со своим предыдущим терапевтом и крайне сопротивлялась перспективе супружеской терапии. Оказавшись у меня, она ушла в себя и находилась в таком подобии кататонии много месяцев, злобно возмущаясь зависимостью своего мужа от терапевта, издеваясь над его исповедями перед терапевтической командой. Наконец, через шесть или восемь месяцев, она сказала мне: “Почему вы не разговариваете со мной?” Я честно ответил: “Я вам не верю”. Тут она запустила в меня чашкой кофе, целясь в лицо! В ярости я загнал ее в угол и начал пороть словами до тех пор, пока она не пришла в ужас; возможно, ее первый раз с самого детства так эмоционально изнасиловали. После чего наши отношения стали очень теплыми. И терапия пошла совсем по-другому, после нее пациентка стала жить более полноценно, по крайней мере, те два года, что находилась в моем поле зрения.
(с) Витакер

Очень симпатичная книжка, я продолжу её завтра.

Фоновая тревога, умеренно.