![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
КС 61/200
Инопланетян порисовали, довольно сомнительно, но вполне адекватно моей халтурной подготовке. Зато я наконец слепила коллаж ко дню космонавтики из того, что дятлы наваяли на прошлой неделе. А в эту пятницу займёмся узорами для пасхальных яиц. Поскольку одна дата накладывается на другую, Алла в шутку предлагает рисовать на яйцах Гагарина, и я даже рассматриваю вариант, действительно, рисовать на яйцах звёздочки. Ян повесил мне пробковую доску, у меня сразу стало ещё уютнее. Я натыкала в доску душевных булавок с бабочками и пчёлками, и теперь вовсе благодать. И бумагу для заметок перемешала таким образом, чтобы цвета чередовались и создавали на доске живописный цветовой беспорядок. Тане тоже нравится, как у нас с ней стало, но когда я объясняю, что в помещении могут быть использованы только те цвета, которые фигурируют на наклейках на шкафу, бумага для заметок должна быть выдержана в той же гамме, а между двумя крупными прямоугольными объектами в виде доски и парты нельзя впендюривать третий, тем более промежуточного размера, Таня смотрит на меня странно. Я спросила, смотрела ли Таня "Теорию большого взрыва", и Таня сказала, что да, смотрела, и да, недооценила, чем ей грозит нашествие в кабинет меня.
Удлинитель вписался хорошо, я проверила работоспособность чайника и лампы, чайник добросовестно греет воду, а лампа светится с регулируемой интенсивностью и распространяет запах. Правда к запаху я быстро привыкаю, но когда входишь из коридора, он сразу чувствуется. Я сегодня использовала Сонин рецепт с ёлкой и мандаринами, а в кулон себе с утра накапала мяты и лимона. В итоге слегка переборщила, видимо, потому что пошло лёгкое раздражение носоглотки, но играть с атмосферой мне всё равно очень нравится. Намазала большой Наде конечность татуировочным маслом с лимоном и эвкалиптом, Надя ушла от меня с видом слегка наркоманским, и я поняла, что запахи - это сила. Гриша продолжает меня динамить, играла с Костей, Викой и первый раз с Ильясом. С Ильясом мы играли в конструктор. Он немножко зависучий, но играет хорошо. Костя продолжает меня тревожить тем, что мечется от одного объекта к другому, я плохо знакома с трёхлетками, но мне что-то кажется, что это из серии СДВГ. Вика ничем не интересуется, кроме сенсорной стимуляции. Хвасталась гнездом начальству, начальство сказало: "По-моему, у тебя наконец завёлся дом, и ты сюда скоро вообще жить придёшь". Концептуально начальство совершенно не против, я готова рассматривать вариант ночёвки на работе, скажем, с четверга на пятницу. Тогда мне там понадобится ещё гигиенический минимум и спальник. Но это уже, наверное, про следующий сезон.
Пребываю в крайне расслабленном состоянии ума, все кругом такие нервные-нервные, а я хожу и эманирую спокойствие священной коровы. По-моему, до какой-то степени я втягиваю в это состояние и своих дятлов. Хотела было дочитать Амитаюрдхьяну, но меня очень угнетают пространные описания того, как весь пейзаж собран из драгоценных камней. У меня от этого вместо восторга и возвышенных мыслей всплывает в памяти "Чёрная книга Арды":
Он оступился, но выпрямился и снова пошел вперед. Не упасть. Не пошатнуться. Выдержать. Не закричать. Только не закричать. Выдержать.
Нестерпимо болит голова, сдавленная шипастым раскаленным железом, и из-под венца медленно ползет кровь - густая, почти черная на бледном лице. Алмазная пыль забивается под наручники, обращая ожоги на запястьях в незаживающие язвы; и страшной издевкой кажется его королевская мантия, осыпанная сверкающими осколками - словно звездная ночь одевает плечи его. Сияющая пыль - всюду, она налипает на пропитанное кровью одеяние на груди... Воистину, он кажется Властелином Мира - в блистающих бриллиантами черных одеждах, в высокой, тускло светящейся железной короне, и седые волосы его, разметавшиеся по плечам, ярче лучей Луны... Стражи и палачи его следуют за ним, как покорная свита.
Он идет, гордо подняв голову.
Высокий железный ошейник острыми зубцами впивается в кожу на шее и подбородке: он не смог бы опустить голову, даже если бы захотел. Он идет медленно, как и подобает Владыке.
Боль в разрубленной ноге не отпускает, он ступает словно по лезвиям мечей, и пытка - каждое движение, каждый шаг.
И склоняются Валар, и Майяр, и Эльфы перед ним.
Никто не смеет взглянуть ему в лицо.
Каждый вздох раздирает легкие: пыль, алмазная пыль...
В общем, душа просит не минералов, а чего-то тёплого и по возможности органического. Домучивать Амитаюрдхьяну не стала, вместо этого стала перечитывать "Нравственные письма к Луцилию". Как с ними хорошо!
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Я радуюсь твоему упорству в занятиях и рвению, которое побуждает тебя, забросив все, только о том и стараться, чтобы с каждым днем становиться все лучше, и хвалю тебя за них. Будь и впредь так же упорен, тут я не только поощряю тебя, но и прошу. Об одном лишь хочу предупредить тебя: не поступай подобно тем, кто желает не усовершенствоваться, а только быть на виду, и не делай так, чтобы в одежде твоей или в образе жизни что-нибудь бросалось в глаза. (2) Избегай появляться неприбранным, с нестриженной головой и запущенной бородой, выставлять напоказ ненависть к серебру, стелить постель на голой земле, — словом, всего, что делается ради извращенного удовлетворения собственного тщеславия. Ведь само имя философии вызывает достаточно ненависти, даже если приверженцы ее ведут себя скромно; что же будет, если мы начнем жить наперекор людским обычаям? Пусть изнутри мы будем иными во всем — снаружи мы не должны отличаться от людей. (3) Пусть не будет блистательной тога — но и грязной тоже; пусть не для нас серебряная утварь с украшениями из литого золота — но не надо считать лишь отсутствие золота и серебра свидетельством умеренности. Будем делать все, чтобы жить лучше, чем толпа, а не наперекор толпе, иначе мы отпугнем от себя и обратим в бегство тех, кого хотим исправить. Из страха, что придется подражать нам во всем, они не пожелают подражать нам ни в чем — только этого мы и добьемся. (4) Первое, что обещает дать философия, — это умение жить среди людей, благожелательность и общительность; но несходство с людьми не позволит нам сдержать это обещание. Позаботимся же, чтобы то, чем мы хотим вызвать восхищение, не вызывало смеха и неприязни. Ведь у нас нет другой цели, как только жить в согласии с природой. Но противно природе изнурять свое тело, ненавидеть легко доступную опрятность, предпочитая ей нечистоплотность, избирать пищу не только дешевую, но и грубую и отвратительную. (5) Только страсть к роскоши желает одного лишь изысканного, — но только безумие избегает недорогого и общеупотребительного. Философия требует умеренности — не пытки; а умеренность не должна быть непременно неопрятной. Вот мера, которая мне по душе: пусть в нашей жизни сочетаются добрые нравы с нравами большинства, пусть люди удивляются ей, но признают. — (6) «Как же так? Неужто и мы будем поступать, как все прочие, и между ними и нами не будет никакого различия?» — Будет, и очень большое. Пусть тот, кто приглядится к нам ближе, знает, насколько отличаемся мы от толпы. Пусть вошедший в наш дом дивится нам, а не нашей посуде. Велик тот человек, кто глиняной утварью пользуется как серебряной, но не менее велик и тот, кто серебряной пользуется как глиняной. Слаб духом тот, кому богатство не по силам.
Инопланетян порисовали, довольно сомнительно, но вполне адекватно моей халтурной подготовке. Зато я наконец слепила коллаж ко дню космонавтики из того, что дятлы наваяли на прошлой неделе. А в эту пятницу займёмся узорами для пасхальных яиц. Поскольку одна дата накладывается на другую, Алла в шутку предлагает рисовать на яйцах Гагарина, и я даже рассматриваю вариант, действительно, рисовать на яйцах звёздочки. Ян повесил мне пробковую доску, у меня сразу стало ещё уютнее. Я натыкала в доску душевных булавок с бабочками и пчёлками, и теперь вовсе благодать. И бумагу для заметок перемешала таким образом, чтобы цвета чередовались и создавали на доске живописный цветовой беспорядок. Тане тоже нравится, как у нас с ней стало, но когда я объясняю, что в помещении могут быть использованы только те цвета, которые фигурируют на наклейках на шкафу, бумага для заметок должна быть выдержана в той же гамме, а между двумя крупными прямоугольными объектами в виде доски и парты нельзя впендюривать третий, тем более промежуточного размера, Таня смотрит на меня странно. Я спросила, смотрела ли Таня "Теорию большого взрыва", и Таня сказала, что да, смотрела, и да, недооценила, чем ей грозит нашествие в кабинет меня.
Удлинитель вписался хорошо, я проверила работоспособность чайника и лампы, чайник добросовестно греет воду, а лампа светится с регулируемой интенсивностью и распространяет запах. Правда к запаху я быстро привыкаю, но когда входишь из коридора, он сразу чувствуется. Я сегодня использовала Сонин рецепт с ёлкой и мандаринами, а в кулон себе с утра накапала мяты и лимона. В итоге слегка переборщила, видимо, потому что пошло лёгкое раздражение носоглотки, но играть с атмосферой мне всё равно очень нравится. Намазала большой Наде конечность татуировочным маслом с лимоном и эвкалиптом, Надя ушла от меня с видом слегка наркоманским, и я поняла, что запахи - это сила. Гриша продолжает меня динамить, играла с Костей, Викой и первый раз с Ильясом. С Ильясом мы играли в конструктор. Он немножко зависучий, но играет хорошо. Костя продолжает меня тревожить тем, что мечется от одного объекта к другому, я плохо знакома с трёхлетками, но мне что-то кажется, что это из серии СДВГ. Вика ничем не интересуется, кроме сенсорной стимуляции. Хвасталась гнездом начальству, начальство сказало: "По-моему, у тебя наконец завёлся дом, и ты сюда скоро вообще жить придёшь". Концептуально начальство совершенно не против, я готова рассматривать вариант ночёвки на работе, скажем, с четверга на пятницу. Тогда мне там понадобится ещё гигиенический минимум и спальник. Но это уже, наверное, про следующий сезон.
Пребываю в крайне расслабленном состоянии ума, все кругом такие нервные-нервные, а я хожу и эманирую спокойствие священной коровы. По-моему, до какой-то степени я втягиваю в это состояние и своих дятлов. Хотела было дочитать Амитаюрдхьяну, но меня очень угнетают пространные описания того, как весь пейзаж собран из драгоценных камней. У меня от этого вместо восторга и возвышенных мыслей всплывает в памяти "Чёрная книга Арды":
Он оступился, но выпрямился и снова пошел вперед. Не упасть. Не пошатнуться. Выдержать. Не закричать. Только не закричать. Выдержать.
Нестерпимо болит голова, сдавленная шипастым раскаленным железом, и из-под венца медленно ползет кровь - густая, почти черная на бледном лице. Алмазная пыль забивается под наручники, обращая ожоги на запястьях в незаживающие язвы; и страшной издевкой кажется его королевская мантия, осыпанная сверкающими осколками - словно звездная ночь одевает плечи его. Сияющая пыль - всюду, она налипает на пропитанное кровью одеяние на груди... Воистину, он кажется Властелином Мира - в блистающих бриллиантами черных одеждах, в высокой, тускло светящейся железной короне, и седые волосы его, разметавшиеся по плечам, ярче лучей Луны... Стражи и палачи его следуют за ним, как покорная свита.
Он идет, гордо подняв голову.
Высокий железный ошейник острыми зубцами впивается в кожу на шее и подбородке: он не смог бы опустить голову, даже если бы захотел. Он идет медленно, как и подобает Владыке.
Боль в разрубленной ноге не отпускает, он ступает словно по лезвиям мечей, и пытка - каждое движение, каждый шаг.
И склоняются Валар, и Майяр, и Эльфы перед ним.
Никто не смеет взглянуть ему в лицо.
Каждый вздох раздирает легкие: пыль, алмазная пыль...
В общем, душа просит не минералов, а чего-то тёплого и по возможности органического. Домучивать Амитаюрдхьяну не стала, вместо этого стала перечитывать "Нравственные письма к Луцилию". Как с ними хорошо!
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Я радуюсь твоему упорству в занятиях и рвению, которое побуждает тебя, забросив все, только о том и стараться, чтобы с каждым днем становиться все лучше, и хвалю тебя за них. Будь и впредь так же упорен, тут я не только поощряю тебя, но и прошу. Об одном лишь хочу предупредить тебя: не поступай подобно тем, кто желает не усовершенствоваться, а только быть на виду, и не делай так, чтобы в одежде твоей или в образе жизни что-нибудь бросалось в глаза. (2) Избегай появляться неприбранным, с нестриженной головой и запущенной бородой, выставлять напоказ ненависть к серебру, стелить постель на голой земле, — словом, всего, что делается ради извращенного удовлетворения собственного тщеславия. Ведь само имя философии вызывает достаточно ненависти, даже если приверженцы ее ведут себя скромно; что же будет, если мы начнем жить наперекор людским обычаям? Пусть изнутри мы будем иными во всем — снаружи мы не должны отличаться от людей. (3) Пусть не будет блистательной тога — но и грязной тоже; пусть не для нас серебряная утварь с украшениями из литого золота — но не надо считать лишь отсутствие золота и серебра свидетельством умеренности. Будем делать все, чтобы жить лучше, чем толпа, а не наперекор толпе, иначе мы отпугнем от себя и обратим в бегство тех, кого хотим исправить. Из страха, что придется подражать нам во всем, они не пожелают подражать нам ни в чем — только этого мы и добьемся. (4) Первое, что обещает дать философия, — это умение жить среди людей, благожелательность и общительность; но несходство с людьми не позволит нам сдержать это обещание. Позаботимся же, чтобы то, чем мы хотим вызвать восхищение, не вызывало смеха и неприязни. Ведь у нас нет другой цели, как только жить в согласии с природой. Но противно природе изнурять свое тело, ненавидеть легко доступную опрятность, предпочитая ей нечистоплотность, избирать пищу не только дешевую, но и грубую и отвратительную. (5) Только страсть к роскоши желает одного лишь изысканного, — но только безумие избегает недорогого и общеупотребительного. Философия требует умеренности — не пытки; а умеренность не должна быть непременно неопрятной. Вот мера, которая мне по душе: пусть в нашей жизни сочетаются добрые нравы с нравами большинства, пусть люди удивляются ей, но признают. — (6) «Как же так? Неужто и мы будем поступать, как все прочие, и между ними и нами не будет никакого различия?» — Будет, и очень большое. Пусть тот, кто приглядится к нам ближе, знает, насколько отличаемся мы от толпы. Пусть вошедший в наш дом дивится нам, а не нашей посуде. Велик тот человек, кто глиняной утварью пользуется как серебряной, но не менее велик и тот, кто серебряной пользуется как глиняной. Слаб духом тот, кому богатство не по силам.