![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Сны не стала фиксировать.
ТВ + 1 + 2 + 3
Редактура, физиология.
Из вчерашнего:
- А у нас тоже кошка есть. Я не знаю, за что она сидит, но она сидит тут уже лет шесть. Вообще кошек отжимают, но эта каждый раз как-то прячется.
Кошка-бодхисаттва, специализируется на создании уюта за решёткой. Чем только мы не занимаемся, боже мой...
Отходняк какой-то. Интересно было бы почитать историю болезни Виктора Хрисанфовича.
Немножко идей отношения ещё остаётся, но так уже, больше по инерции.
***
В. Х. Кандинский на протяжении жизни не страдал серьезными соматическими заболеваниями, не имел вредных привычек, в его характере не отмечалось существенных колебаний. Его жизнь была правильной, он был чрезвычайно трудоспособен, безукоризненно относился к своим обязанностям. Знакомые характеризовали его как страстно увлекающегося ученого, человека полностью самоотверженного и самоотреченного, отзывчивого, скромного и доброго, имевшего стройное мировоззрение. На таком фоне болезнь выглядела как нечто совсем чуждое, привнесенное извне, а не живущее внутри.
Приступ болезни, в 1883 году, возник на фоне напряженной умственной работы. Если первому приступу предшествовали «злоупотребления спиртными напитками,… впрочем, в размерах, обыкновенных для людей военных», то перед вторым Кандинский провел на себе эксперимент с приемом экстракта конопли или опия. Во время этого приступа у Кандинского возникли бредовые идеи преследования, величия и внешнего воздействия. Происходило прямое мысленное общение и индукция бреда, прямая и обратная открытость мыслей, насильственная речь и другие, как их называют психиатры, речедвигательные феномены. Особенно богатой была палитра галлюцинаций, псевдогаллюцинаций и образного фантазирования. Галлюцинации были во всем спектре: слуховые, зрительные, обонятельные, общего чувства, музыкальные, аутоскопические, сливавшиеся в образный и чувственный бред и расстройства сознания, которые сам Кандинский описал как онейроидное состояние. Он переживал сменявшие одна другую сцены фантастического характера: катастрофы, превращения, гибель. Мало того, он иллюзорно толковал и то, что происходило на самом деле. Любопытно, что Кандинский сохранял воспоминания о своих ощущениях в онейроидном состоянии, хотя и с некоторыми пробелами.
С мая 1877 г. по май 1879 г. Кандинский перенес два приступа психоза с четырехмесячной ремиссией. В марте 1883 г. развился еще один приступ болезни, и Кандинского наблюдал в домашних условиях главный врач Петербургской психиатрической больницы Николая Чудотворца Оттон Антонович Чечотт, а с 16 марта Кандинский оказался в том же Доме призрения, где позднее были и его родственницы. Этот приступ прошел быстрее, чем предыдущий. Казалось, что все закончилось, но приступы болезни повторялись и позже, хотя без госпитализации.
В августе 1887 г. выдающийся российский психиатр С. С. Корсаков встретил в Крыму В. Х. Кандинского, который пожаловался, что временами у него бывает тоска. Он поставил себе диагноз «галлюцинаторный, первично бредовый синдром (галлюцинаторная паранойя)». В. Х. Кандинский считал свою болезнь «первичным умопомешательством» и критиковал врачей, которые настаивали на диагнозе меланхолии (депрессии). В. Х. Кандинский считал, что первичный бред с последующими обильными и разнообразными галлюцинациями несовместим с меланхолией. Он полагал, что для тоски у него есть объективные причины: изменившиеся обстоятельства жизни, разлука с близкими, осознание болезни и боязнь слабоумия. Известно, что эндогенная депрессия очевидных причин не имеет. Картина его болезни укладывалась в выделенную им же «идеофрению» — прообраз позднее описанной Э. Блейером шизофрении, а точнее — периодической шизофрении. У него, конечно, были глубокие светлые промежутки, но они наступали не сразу после приступа болезни: по месяцу и дольше держались слуховые галлюцинации.
После дебюта болезни В. Х. Кандинский написал работу «К вопросу о галлюцинациях» (июнь 1880 г.). Примечательно, что, как это часто бывает на выходе из депрессии у него усиливалась тяга к самоубийству. Обычно этого удавалось избежать благодаря тщательному надзору, но в 1889 г. никого рядом не оказалось. Кандинский взял из больничного шкафа пузырек с опием и по возвращении домой принял смертельную дозу. Он стал описывать свои ощущения, и последними словами его были: «Я не могу больше писать потому, что я не вижу больше ясно. Света! Света!»…
(...)
Течение болезни В. Х. Кандинского и беспомощность тогдашней психиатрии связаны. Психиатрия того времени была наукой феноменологической, описательной, а уж лечить тогдашние душеведы не умели ничего или назначали, как при белой горячке, лекарство «три С»: снотворное, сердечное, смирительная рубашка… В. Х. Кандинский, кстати говоря, был одно время пациентом клиники Александра Яковлевича Фрея, где так же безуспешно лечился и затем покончил с собой Всеволод Гаршин. Но была одна особенность: болезнь Кандинского имела длительные и глубокие ремиссии, во время которых он мог продуктивно функционировать. С 1881 г. он был ординатором, затем старшим ординатором психиатрической больницы Николая Чудотворца и издал монографию «Общепонятные психиатрические этюды», перевел книгу Л. Ландуа, написал популярный философский этюд и издал одну работу в Германии. Он был действительным членом Петербургского общества психиатров, делегатом и секретарем I съезда психиатров России. В. Х. Кандинский был автором 25 работ по психиатрии, судебной психиатрии, философии, 42 рефератов, 10 рецензий, он неоднократно выступал на заседаниях Московского и Петербургского психиатрических обществ. Его монография «О псевдогаллюцинациях» была удостоена премии имени А. А. Филиппова (уже после смерти автора). В. Х. Кандинский перевел работу Т. Мейнерта «Механика душевной деятельности» и книгу В. Вундта «Основания физиологической психологии».
… Болезнь, безусловно, не только прервала его работу, но и лишила нормальной семейной жизни. 1 сентября 1878 г., сразу после первого приступа болезни, он вступил в брак с Елизаветой Карловной Фреймут, которая, как уже говорилось, была сестрой милосердия. Она стала свидетелем всех приступов его болезни. Детей у них не было (психически больной не должен иметь детей, в этом твердо были убеждены оба). Через год после самоубийства Кандинского Е. К. Фреймут-Кандинская тоже покончила с собой, успев за свой счет издать его работу «О псевдогаллюцинациях».
В. Х. Кандинский многого не успел: не стал доктором медицины, не увидел многих своих работ напечатанными, не получил должной оценки своего бесспорного врачебного таланта и научных достижений. После смерти он оказался довольно быстро забыт. Мрачная ирония состоит в том, что его имя вернулось в историю отечественной психиатрии в 1952 году, на волне борьбы с «космополитизмом и низкопоклонством перед Западом». Общепризнанной его заслугой среди прочих заслуг считается то, что он различал психотические и непсихотические формы расстройства психической деятельности. Это было особенно важным тогда, когда он выступал в роли психиатра‑эксперта (проблема вменяемости). Он одним из первых отметил динамику психопатий (задолго до П. Б. Ганнушкина). В. Х. Кандинскому повезло в том, что он работал практическим психиатром под руководством выдающегося психиатра позапрошлого века профессора И. П. Мержеевского. Примечательно, что Кандинский, начав работать в качестве врача, шел от внутренней медицины к психиатрии (как В. Гризингер, например). Это объясняет его стремление к точно сформулированному диагнозу болезни, что в психиатрии непросто: воспаление легких — это всегда воспаление, а психоз может быть и при шизофрении, и при многих других страданиях, да при той же пневмонии, наконец! Можно долго рассуждать о связи таланта и болезни Кандинского, но невозможно не согласиться со словами биографа выдающегося отечественного психиатра: «Какую нужно было иметь любовь к науке, чтобы после приступа заболевания, зная терапевтическую беспомощность своего времени, все же „неудержимо стремиться“ к постановке самоэкспериментов, к изучению сложной проблемы галлюцинаций»…
ТВ + 1 + 2 + 3
Редактура, физиология.
Из вчерашнего:
- А у нас тоже кошка есть. Я не знаю, за что она сидит, но она сидит тут уже лет шесть. Вообще кошек отжимают, но эта каждый раз как-то прячется.
Кошка-бодхисаттва, специализируется на создании уюта за решёткой. Чем только мы не занимаемся, боже мой...
Отходняк какой-то. Интересно было бы почитать историю болезни Виктора Хрисанфовича.
Немножко идей отношения ещё остаётся, но так уже, больше по инерции.
***
В. Х. Кандинский на протяжении жизни не страдал серьезными соматическими заболеваниями, не имел вредных привычек, в его характере не отмечалось существенных колебаний. Его жизнь была правильной, он был чрезвычайно трудоспособен, безукоризненно относился к своим обязанностям. Знакомые характеризовали его как страстно увлекающегося ученого, человека полностью самоотверженного и самоотреченного, отзывчивого, скромного и доброго, имевшего стройное мировоззрение. На таком фоне болезнь выглядела как нечто совсем чуждое, привнесенное извне, а не живущее внутри.
Приступ болезни, в 1883 году, возник на фоне напряженной умственной работы. Если первому приступу предшествовали «злоупотребления спиртными напитками,… впрочем, в размерах, обыкновенных для людей военных», то перед вторым Кандинский провел на себе эксперимент с приемом экстракта конопли или опия. Во время этого приступа у Кандинского возникли бредовые идеи преследования, величия и внешнего воздействия. Происходило прямое мысленное общение и индукция бреда, прямая и обратная открытость мыслей, насильственная речь и другие, как их называют психиатры, речедвигательные феномены. Особенно богатой была палитра галлюцинаций, псевдогаллюцинаций и образного фантазирования. Галлюцинации были во всем спектре: слуховые, зрительные, обонятельные, общего чувства, музыкальные, аутоскопические, сливавшиеся в образный и чувственный бред и расстройства сознания, которые сам Кандинский описал как онейроидное состояние. Он переживал сменявшие одна другую сцены фантастического характера: катастрофы, превращения, гибель. Мало того, он иллюзорно толковал и то, что происходило на самом деле. Любопытно, что Кандинский сохранял воспоминания о своих ощущениях в онейроидном состоянии, хотя и с некоторыми пробелами.
С мая 1877 г. по май 1879 г. Кандинский перенес два приступа психоза с четырехмесячной ремиссией. В марте 1883 г. развился еще один приступ болезни, и Кандинского наблюдал в домашних условиях главный врач Петербургской психиатрической больницы Николая Чудотворца Оттон Антонович Чечотт, а с 16 марта Кандинский оказался в том же Доме призрения, где позднее были и его родственницы. Этот приступ прошел быстрее, чем предыдущий. Казалось, что все закончилось, но приступы болезни повторялись и позже, хотя без госпитализации.
В августе 1887 г. выдающийся российский психиатр С. С. Корсаков встретил в Крыму В. Х. Кандинского, который пожаловался, что временами у него бывает тоска. Он поставил себе диагноз «галлюцинаторный, первично бредовый синдром (галлюцинаторная паранойя)». В. Х. Кандинский считал свою болезнь «первичным умопомешательством» и критиковал врачей, которые настаивали на диагнозе меланхолии (депрессии). В. Х. Кандинский считал, что первичный бред с последующими обильными и разнообразными галлюцинациями несовместим с меланхолией. Он полагал, что для тоски у него есть объективные причины: изменившиеся обстоятельства жизни, разлука с близкими, осознание болезни и боязнь слабоумия. Известно, что эндогенная депрессия очевидных причин не имеет. Картина его болезни укладывалась в выделенную им же «идеофрению» — прообраз позднее описанной Э. Блейером шизофрении, а точнее — периодической шизофрении. У него, конечно, были глубокие светлые промежутки, но они наступали не сразу после приступа болезни: по месяцу и дольше держались слуховые галлюцинации.
После дебюта болезни В. Х. Кандинский написал работу «К вопросу о галлюцинациях» (июнь 1880 г.). Примечательно, что, как это часто бывает на выходе из депрессии у него усиливалась тяга к самоубийству. Обычно этого удавалось избежать благодаря тщательному надзору, но в 1889 г. никого рядом не оказалось. Кандинский взял из больничного шкафа пузырек с опием и по возвращении домой принял смертельную дозу. Он стал описывать свои ощущения, и последними словами его были: «Я не могу больше писать потому, что я не вижу больше ясно. Света! Света!»…
(...)
Течение болезни В. Х. Кандинского и беспомощность тогдашней психиатрии связаны. Психиатрия того времени была наукой феноменологической, описательной, а уж лечить тогдашние душеведы не умели ничего или назначали, как при белой горячке, лекарство «три С»: снотворное, сердечное, смирительная рубашка… В. Х. Кандинский, кстати говоря, был одно время пациентом клиники Александра Яковлевича Фрея, где так же безуспешно лечился и затем покончил с собой Всеволод Гаршин. Но была одна особенность: болезнь Кандинского имела длительные и глубокие ремиссии, во время которых он мог продуктивно функционировать. С 1881 г. он был ординатором, затем старшим ординатором психиатрической больницы Николая Чудотворца и издал монографию «Общепонятные психиатрические этюды», перевел книгу Л. Ландуа, написал популярный философский этюд и издал одну работу в Германии. Он был действительным членом Петербургского общества психиатров, делегатом и секретарем I съезда психиатров России. В. Х. Кандинский был автором 25 работ по психиатрии, судебной психиатрии, философии, 42 рефератов, 10 рецензий, он неоднократно выступал на заседаниях Московского и Петербургского психиатрических обществ. Его монография «О псевдогаллюцинациях» была удостоена премии имени А. А. Филиппова (уже после смерти автора). В. Х. Кандинский перевел работу Т. Мейнерта «Механика душевной деятельности» и книгу В. Вундта «Основания физиологической психологии».
… Болезнь, безусловно, не только прервала его работу, но и лишила нормальной семейной жизни. 1 сентября 1878 г., сразу после первого приступа болезни, он вступил в брак с Елизаветой Карловной Фреймут, которая, как уже говорилось, была сестрой милосердия. Она стала свидетелем всех приступов его болезни. Детей у них не было (психически больной не должен иметь детей, в этом твердо были убеждены оба). Через год после самоубийства Кандинского Е. К. Фреймут-Кандинская тоже покончила с собой, успев за свой счет издать его работу «О псевдогаллюцинациях».
В. Х. Кандинский многого не успел: не стал доктором медицины, не увидел многих своих работ напечатанными, не получил должной оценки своего бесспорного врачебного таланта и научных достижений. После смерти он оказался довольно быстро забыт. Мрачная ирония состоит в том, что его имя вернулось в историю отечественной психиатрии в 1952 году, на волне борьбы с «космополитизмом и низкопоклонством перед Западом». Общепризнанной его заслугой среди прочих заслуг считается то, что он различал психотические и непсихотические формы расстройства психической деятельности. Это было особенно важным тогда, когда он выступал в роли психиатра‑эксперта (проблема вменяемости). Он одним из первых отметил динамику психопатий (задолго до П. Б. Ганнушкина). В. Х. Кандинскому повезло в том, что он работал практическим психиатром под руководством выдающегося психиатра позапрошлого века профессора И. П. Мержеевского. Примечательно, что Кандинский, начав работать в качестве врача, шел от внутренней медицины к психиатрии (как В. Гризингер, например). Это объясняет его стремление к точно сформулированному диагнозу болезни, что в психиатрии непросто: воспаление легких — это всегда воспаление, а психоз может быть и при шизофрении, и при многих других страданиях, да при той же пневмонии, наконец! Можно долго рассуждать о связи таланта и болезни Кандинского, но невозможно не согласиться со словами биографа выдающегося отечественного психиатра: «Какую нужно было иметь любовь к науке, чтобы после приступа заболевания, зная терапевтическую беспомощность своего времени, все же „неудержимо стремиться“ к постановке самоэкспериментов, к изучению сложной проблемы галлюцинаций»…