30

Почти весь день проторчала у Рэйка. Устроила себе психологическую разгрузку - играла в конструктор и рассказывала бардак в голове. Попутно обсудили Рэйчий семинар по арт-терапии и концепцию совсем терапевтической группы. Заодно помяла Рэйку плечи и потискала кошку. Благостно. Ещё читала унылую и занудную книжку про принцессу Мандараву. Интересно, зачем бодхисаттва хотел, чтобы я её прочитала? Она же чудовищна. Никакого содержания, одна благообразность в неимоверных количествах. Договорилась с Чофчем, что завтра в пять пересечёмся. Строю коварные планы подразнить мальчика Чофчем и покормиться на его ревности. Ну не сволочь я, а?..

Марий написал что-то совсем чудовищное про то, какое я на него произвела первое впечатление. Тенденция, однако. Кажется, я хронически произвожу куда больше впечатления, чем рассчитываю. И какого-то очень грозного. А друзей, кажется, у меня всё ещё нет, хотя фразу эту насчёт друзей я совсем не помню. Есть люди, которые мне симпатичны и приятны. Но меня не особенно заденет, если они из моей жизни куда-то денутся. Мне, пожалуй, будет никак. После выбрасывания из жизни JU и Мари мне, как подозреваю, уже вообще ничего не страшно в плане человеческих отношений. Есть люди, нет людей... По-моему, дружба - это когда люди друг к другу всё-таки как-нибудь привязаны. Или нет?..

Блин. На хрена я научилась так убедительно отыгрывать огнедышащего дракона? Я же не он. Я маленький пушистый шар, да. Я обожаю, когда меня аккуратно и бережно гладят. По голове, да. По спине. И вот эти кошмарные сиренево-розовые цвета, которые Рэйк обозвал гламурной расцветкой. Да, они мне нравятся! Да, я вообще люблю девчачьи цвета! И наряжать кукол! До сих пор безумно люблю наряжать кукол! И не обязательно блядей и готичных стерв! А таких, вполне себе невинных!

Очень утомительно работать огнедышащим драконом. Люди начинают вестись и убеждать тебя перестать им быть. Или наоборот переться и хотеть, чтобы ты был ещё более огнедышащим и ещё более драконом. А дракона нет и не было никогда! И брутального мужика тоже нет и никогда не было. Я мелкая, хрупкая и перепуганная. Но слишком боюсь того, что это может быть заметно...

Халтура. Стояла полчаса, лежала вообще, кажется, минут сорок. Неспокойно. Ещё, кажется, лёгкое отравление. Что-то среди сегодняшней еды едой не было. Мда. Ну ладно. По голове продолжает гулять какой-то мрачняк. Кажется, я собралась пойти по стопам Аниты и развести вокруг себя табун пищевых мужиков. Чтобы уж точно ни одна тварь не догадалась, какая я ранимая, доверчивая и романтичная девочка.

(220)

Летаргия продолжается, вообще никакой мотивации утром просыпаться. Это теперь депрессивная фаза так выглядит? Снилось, что кто-то говорит, что Кшитигарбха будет готов в феврале. Ещё как в детском саду с меня требуют бумажку, которую я не знаю, как писать. И ещё какой-то разговор, что надо бы снять откровенные фотки, которые кто-то повесил в столовой. Кира (что она там делает?) говорит, что даже не заметила. Кто-то показывает мне заколоченные помещения в моей школе и говорит, что там можно жить. Мы с матерью идём куда-то мимо ларьков. Меня привлекают бусины, но я иду дальше. Мать покаупает себе какой-то журнал. потом сортировка карандашей по цвету. Меня беспокоит, что есть две разных кучки с зелёными карандашами. Потом ещё поиски подходящей банки. Одна из банок очень похожа на ракушку.

Организм за ночь в общих чертах оклемался и забодал токсин, но настроение паршивое всё равно. Ощущение, что делать что-либо бессмысленно, потому что голова всё равно забита ненавистью, голодом и страхом. Нижние миры - они уже все тут. И вроде как можно только расслабиться и хотя бы попытаться получить удовольствие от собственной рогатости и хвостатости. Вот охотиться, например, весело. Особенно, если не разводить по этому поводу морально-этических метаний... Мрачняк, в общем. Удивительная вещь - нервная система.

Вчера у Рэйка пыталась выяснить, по какой загадочной логике мозг мог чужие страдания соотнести с сексом. Рэйк справедливо заметил, что люди и вообще-то хотят не просто чужое тело, а какую-то на себя реакцию. Ещё Рэйк тоже думает, что мне неплохо бы опять куда-нибудь мигрировать. И что я, в принципе, вполне способна накастовать себе такого компаньона, который мне подойдёт. Отлично. Осталось определиться с тем, что должно быть в голове у человека, чтобы я его в процессе совместной жизнедеятельности не загрызла. И почему меня не две?..

Нет, это точно не должен быть истероид. Третьего истероида я не переживу. Девочка! Или гей. Или асексуал. Или MtF. В общем, или чтобы хуя у этого организма не было, или чтобы в меня им не тыкали. Не лесбиянка! А то решит, что пища - это повод для ревности. Лучше би, чтобы можно было делиться с ней кормом. Не зацикленная на ванили, а то игрищ испугается. Шизоид! А то очень быстро перегрызёмся на почве разной степени выраженности потребности в общении. В идеале - практик в любом ключе, для наличия общего языка. Или специалист-смежник. И никакого, мать его, витья гнезда! И никаких детей! И животных. В крайнем случае, паук в аквариуме. Вот. Мирозадние, я очень наглая? В конце концов, ну должны же водиться в этом проклятом городе хоть в какой-то гомеопатической пропорции люди, которых я смогу выносить рядом с собой и которые смогут выносить меня?! Неужели я настолько крокодил, что со мной правда могут ужиться только мои собственные предки, да и те без видимого удовольствия? Не верю. Если человечество породило меня, должно было породить и ещё какое-то количество аналогичных чудовищ. И где-то они определённо должны быть.

НБВЖС: БЧ 220 из 1000.

Мария думает о том, что теперь будет с её одеждой, как выглядит обещанный торт, и почему-то дрожит от волнения. Входит дядя Андрей в полувыцветшем полосатом халате, белом с зелёным, и садится рядом с Марией на диван. Мария сушит волосы тихо гудящим феном, смотрит в просвет между гардинами и ждёт, когда придёт Юля. Дядя Андрей молчит. Потом он говорит Марии, чтобы она выключила фен и дала ему остыть. Мария послушно выключает фен, кладёт его на стоящее рядом с диваном кресло и, закинув волосы за спину, начинает смотреть в потолок. Дядя Андрей вдруг нападает на неё, наваливается своей тяжестью, прижимает лицо Марии к своему рту, лижет ей губы и щеку горячим влажным языком, как собака, а рукой срывает с неё полотенце. Мария вырывается, не догадываясь даже кричать и сильно мучаясь от страха, но дядя Андрей такой сильный, что кажется сделанным из дерева, он лишь твёрже вжимает Марию в диван, сминает её, как подушку, вырывает обжегшее кожу полотенце и хватает рукой сжавшуюся от стыда Марию за бёдра, делая ей больно, и целуя в глаза, в щёку, в нос. Мария зажмуривается, переполняясь ужасом и незнакомым бешенством, и сквозь суженые веки видит Юлю, появившуюся за спиной дяди Андрея, волосы её полны воды. Юля резко дёргается, в ушах Марии раздаётся громкий хрустнувший хлопок, словно что-то тяжёлое стукается об пол, голова дяди Андрея больно бьёт её в висок, весёлые тёплые брызги попадают на лоб Марии, а сам дядя Андрей, неудобно повернувшись вбок, валится с неё в направлении пола, задерживается, придавив Марии ногу, цепляясь за диван, и как-то странно закинув голову, и тогда уже Мария ясно видит, как Юля двумя руками наотмашь бьёт его в ухо топором для рубки мяса, слышится короткий треск, дядя Андрей коротко мычит и валится дальше, на коврик, спиной, и Юля, перешагнув через его ногу, снова с чавканьем рубит топором, снизу вверх, прямо в то место, откуда уже бежит кровь, у Марии кружится голова, её переворачивает грудью на подлокотник дивана, и натужно, выламывая горло, рвёт прямо на паркет.
(...)
- Вот наблевала ты некрасиво, - замечает Юля, показывая на лужу возле кресла. - Фу.
- Ты его правда убила, - говорит Мария, отходя к двери, чтобы быть от трупа в большей безопасности, потому что она всё равно не верит, что человека можно убить.
- Убила. Он тебе знаешь что сделать хотел? Не знаешь? Он тебе такую гадость сделать хотел, что ты себе и представить не можешь. Было бы очень больно и очень противно.
(...)
- А что они с тобой делали, там, у дерева? Что такое гадость?
- Ты действительно хочешь это знать?
- Да.
Юля рассказывает ей, что такое гадость. Мария поражена и долго обдумывает, как такое вообще может происходить.
- А какого они размера? - спрашивает она.
- Вот такие, - Юля показывает руками.
- Ой. А зачем они это делают?
- Им от этого приятно. И ещё они любят, чтобы тебе было больно.
Мария вспоминает, как отец её бил, и ей кажется, что ему тоже было приятно. Хотел ли он сделать с ней гадость? И почему не сделал?
- И что, все мужчины делают гадость? Это у всех так?
- Да.
- И все вокруг об этом знают? - Марии снова становится страшно оттого, в каком мире она жила до сих пор. Рано или поздно с ней должны были сделать гадость, а она ничего не знала про это, повсюду властвовал заговор молчания. Прошлое превращается в кошмар. Она тихо лежит, вытянувшись по траве, и медленно погружается в глубину этого кошмара, как ныряльщик с опущенным вниз лицом. Они все хотели только издеваться над ней, только видеть её мучения, а вовсе не желали ей добра. Она была тем котёнком, которого сбрасывали с крыши. Мария снова вспоминает дядю Андрея, его влажный язык, отупевшие глаза, тяжёлое дыхание, он был ведь будто пьяный, хотя ничего не пил, это проклятие гадости овладело им, превратило его в животное, он тоже хотел только одного: сделать эту ужасную, непостижимую вещь с Марией, с её телом, предназначенным вовсе не для того, хотел пытать её этим садистским, нечеловеческим способом, он хотел её боли и слёз. И дядя Андрей сам получил то, что хотел сделать Марии, его прибили, как бешеного зверя, теперь он никому больше не сможет сделать гадость. Если бы сейчас дядя Андрей валялся здесь, Мария ударила бы его ногой в лицо, она бы била его до тех пор, пока не расквасила бы ему рожу, потому что та дрянь, которую он хотел сделать с ней, не может быть искуплена даже смертью.
- Сволочь, - говорит она. - Дрянь поганая.
- Кто сволочь? - спрашивает Юля.
- Дядя Андрей.
- Не думай о нём. Его уже считай нет, - говорит Юля. - Его теперь в землю закопают.
- Всё равно сволочь, - с удовольствием повторяет ругательство Мария. Раньше ей не разрешали ругаться, и она вообще не понимала, зачем знает подобные слова.
- Хочешь, пойдём ещё одного прибьём?
Мария поворачивает голову и смотрит на Юлю, но та не смеётся.
- Так что, пошли? Боишься?
- Нет, - отвечает Мария, но губы её противно дрожат.
- Я буду убивать, -говорит Юля. - Я. Ты будешь только смотреть, - она вдруг улыбается какой-то ясной, ласковой улыбкой, и тихо смеётся, и Мария, сама не зная почему, тоже смеётся, вытирая запястьем землю с лица.

Доза

По дороге в Дальму заскочила в канцелярку и купила фантастической перламутровой акварели. Почти добила книжку про Мандараву. На последние страниц 30 занудства меня уже не хватило, забросила в библиотеку недоеденным. Как-нибудь прикончу. В субботу утром, например... На Академической прихватила Чофча. Знакомый запах, боже мой, как хорошо. Просто даже от запаха голова начала вставать на место. И потом от обнимашек. Сознание вот просто берёт и почти мгновенно прочищается от мути. Сидячка, сидячка... Не. Всё проще. Надо всего-навсего немного пообниматься. Показала место и народ. Потом с Рэйком и Кирой благостно попели длинную Амитабхи. Посидели. В итоге остались втроём с Чофчем и мальчиком. Немножко поиграли на немногочисленную публику: картинно помяла Чофчу организм. По лицу мальчика не очень понятно было, возымел ли спектакль какой-либо эффект, но ехать с нами вместе мальчик после этого не захотел - сказал, что останется ещё попрактиковать. А и ладно. Нам и вдвоём было неплохо. Физический контакт - это хорошо. Это плюс. Абстиненция некоторое время меня не съест, ура.

...Хочу замуж за Чофча, у меня с ним никаких отношений, и портить нечего...

Стойка на сегодня отменяется вообще. Ну в болото. Буду просто спать. Наконец-то спокойно и расслабленно. Как хорошо.