НБВЖС: Ях.
Опять имела сомнительное счастье одна пасти подготовишек. Рисовали снеговиков. Саша и Серёжа сделали снеговиков-бандитов. Свежо и прикольно. Ещё вчетвером сделали вазу. Поиграла с Васей. Васю сегодня прёт орать. Наташа отфоткала два наших с детьми больших полотна для педагогического портфолио. Начертала на окнах группы новогодних картинок. Настя сказала, что я хорошо рисую. Устала, как скотина. Расписывать стены не пошла, потому что уже в обед была никакая вообще. Никуда завтра не ломанусь, а буду тихо сидеть мордой в экран и колупаться в книжках.
***
В: Психическое заболевание психотического уровня - накладывает ли ограничения на духовную жизнь человека, в какой степени? Насколько корректно говорить о духовной инвалидизации?
О: Психические заболевания разворачиваются, прежде всего, на уровне душевных процессов. Они могут затрагивать, а могут и не затрагивать духовную жизнь. Это зависит от тяжести заболевания, от его симптомов. Есть такие расстройства, например, глубокие расстройства мышления, снижение интеллекта (то, что и на медицинском, и на житейском языке называется слабоумие), которые могут сказываться и на повседневном поведении больных, и на духовной жизни в высоком смысле, и на церковной жизни. Причины духовной инвалидности могут быть многообразны, это не только и не в первую очередь психические расстройства. Духовная жизнь имеет свои закономерности, свои масштабы воплощения и осуществления, и далеко не всегда эти масштабы ограничиваются душевной болезнью. С другой стороны, в некоторых случаях душевное заболевание так своеобразно преобразует духовную жизнь, что человек становится тоньше, возвышенней и достигает вершин духовной жизни. Известный психиатр Дмитрий Евгеньевич Мелехов писал о том, что вследствие душевной болезни человек может становиться духовно выше, он имел в виду некоторых святых, хотя это редкое явление. Он в своей книге говорил об особых аскетах, подвижниках, у которых своеобразие их эмоционального мира, их общения, их воля позволили поддерживать жизнь в модусе высокой святости, что обыкновенному человеку с психическими процессами, организованными по-житейски, со страстями, просто не по силам.
Повторяю, духовная инвалидизация - это более широкий процесс, и чаще всего она обусловлена не душевной болезнью.
В: Спасибо, Борис Аркадьевич, за возможность задать Вам вопрос.
Христианам нередко приходится слышать от своих неверующих родных и близких: «ты - фанатик, у тебя крыша съехала». Иногда даже подозревают, что человек просто заболел психически, особенно если жизнь такого человека сильно изменилась по его вере в Бога. В связи с этим такой вопрос. А действительно, может глубоко верующий, церковный христианин вдруг заболеть психически?
О: Заболеть может каждый, может заболеть и человек верующий. И, повторюсь, что при чтении житий святых отцов глазами профессионала, врача-психиатра, мы видим, что некоторые подвижники, некоторые святые, несомненно, страдали душевными болезнями. Но это не имеет никакого значения при оценке уровня их духовной, церковной, христианской жизни. Здесь уместно сравнение с телесными болезнями. Для нас ведь не очень важно, какими внутренними болезнями страдал тот или иной человек - известный по-светски, по-мирски или святой. Заболеть, повторяю, может каждый, в том числе и врач-психиатр. Но возраст, жизненный опыт, духовные ценности, в том числе и церковная жизнь, несомненно, помогают противостоять душевному заболеванию. Чем больше у человека духовных ценностей, тем лучше он может противостоять болезни. И вот механизм духовного оздоровления при психической болезни, по-моему, замечательно отражен в стихотворении Иосифа Бродского «Остановка в пустыне»:
«…И то чего вообще не встретишь в церкви,
теперь я видел через призму церкви».
В: Можно ли говорить о том что в человеке одни вещи определяют другие: например духовная жизнь определяет психическое состояние, психическое состояние — характер или состояние нервной системы? Т.е. можно ли выделить, откуда идет оздоровление человека, причем так, чтобы это было пригодно для применения на практике?
О: Для нас с вами, как для христиан, и для многих людей, мыслящих светски, самоочевидно, что человек состоит из тела, души и духа. И для нас с вами очевидно, что ведущее, организующее, решающее значение имеет здесь сфера духовная. Но, вместе с тем, телесные и душевные процессы обладают своей самостоятельностью. Поэтому духовное оздоровление, сила духа может являть себя, но может прямо не влиять на разрушения, вносимые болезнью в телесную и душевную сферы. Это означает, что телесно или душевнобольной, благодаря тем ценностям, ради которых он живет - религиозным, христианским ценностям или, как говорят по-светски, общечеловеческим ценностям - может пересилить болезнь, вести себя по-человечески, по-христиански, посильно созидать, выполнять те обязанности, носить те бремена, которые возложила на него жизнь, ситуация или возложил он сам на себя как христианин. А вместе с тем болезненные расстройства, болезненные изменения могут усиливаться, могут нарастать. И вот, Дмитрий Евгеньевич Мелехов, о котором мы уже ранее упоминали, как раз говорил, что может наступить выздоровление духовное, а душевное - совсем не обязательно. И бывают такие больные, у которых течение душевного заболевания утяжеляется, то есть приступы заболевания становятся более частыми, лекарства требуются более сильные, а в то же время душевнобольной ведет себя более разумно: более внимательно относится к своему лечению, а раньше он отказывался от лекарств; сам вовремя посещает врача, а раньше его клали в больницу только принудительно; мягче относится к близким, а раньше были конфликтные взаимоотношения, пусть и обусловленные болезненными переживаниями. Так что духовная сфера, безусловно, может и очень часто организует, преобразует в определенной мере болезненные явления низлежащих сфер. Но мы не должны понимать это выздоровление, это улучшение как всеобщее, тотальное по отношению к личности человека. Оно, в определенном смысле, одностороннее.
Духовная сфера, вера, или, говоря по-светски, идеалы, ценности позволяют перетерпеть, преодолеть, мудро, по-человечески относиться к тем расстройствам, которые иногда, увы, не в полной мере устранимы. Когда говорят о том, что болезнь дается для вразумления, то иногда возникает вопрос по контрасту: «а нельзя ли вразумляться каким-то менее болезненным способом?» Но в самом этом тезисе с точки зрения врача, с точки зрения терапевтической, мы можем найти положительные начала: имея опыт болезни, человек уже знает признаки проявления ухудшения, обострения, прогрессирования, имея этот опыт, он может более мудро относиться к поддерживающему лечению, к профилактике глубоких тяжелых обострений. Ответственное серьезное отношение к болезни, являющееся одним из элементов духовной жизни, позволяет перетерпеть, смягчить те тягостные переживания и ощущения, которые вносит телесная или душевная болезнь.
В: Можно ли считать интровертность и замкнутость человека как препятствие для жизни в Церкви, ибо в ней очень важно общение?
О: Ответ на этот вопрос перекликается с ответом на предыдущий. Общение не обязательно должно проявляться в личном контакте глаза в глаза, в лично речевом общении. Оно может проявляться в каких-то других формах: духовного, теоретического делания, потому что каждый верит по-своему, живет по-своему, и каждый приносит плоды в соответствии с теми дарами, которые ему даны. Конечно, интровертность препятствием для жизни в церкви не является. Духовная жизнь, общинная жизнь имеет самые разные грани: если человеку недоступно непосредственное общение, то ему доступны другие формы созидательной церковной жизни.(с)
Ответы Б.А. Воскресенского на вопросы Интернет-конференции "Болезнь, одержимость, характер: психиатрия и духовная жизнь"В восторге. Редкая возможность послушать, что умный человек говорит о наболевшем. Цитата из Бродского совершенно отдельно тронула, мне самой очень нравится процитированная доктором вещь.
Теперь так мало греков в Ленинграде,
что мы сломали Греческую церковь,
дабы построить на свободном месте
концертный зал. В такой архитектуре
есть что-то безнадежное. А впрочем,
концертный зал на тыщу с лишним мест
не так уж безнадежен: это - храм,
и храм искусства. Кто же виноват,
что мастерство вокальное дает
сбор больший, чем знамена веры?
Жаль только, что теперь издалека
мы будем видеть не нормальный купол,
а безобразно плоскую черту.
Но что до безобразия пропорций,
то человек зависит не от них,
а чаще от пропорций безобразья.
Прекрасно помню, как ее ломали.
Была весна, и я как раз тогда
ходил в одно татарское семейство,
неподалеку жившее. Смотрел
в окно и видел Греческую церковь.
Все началось с татарских разговоров;
а после в разговор вмешались звуки,
сливавшиеся с речью поначалу,
но вскоре - заглушившие ее.
В церковный садик въехал экскаватор
с подвешенной к стреле чугунной гирей.
И стены стали тихо поддаваться.
Смешно не поддаваться, если ты
стена, а пред тобою - разрушитель.
К тому же экскаватор мог считать
ее предметом неодушевленным
и, до известной степени, подобным
себе. А в неодушевленном мире
не принято давать друг другу сдачи.
Потом туда согнали самосвалы,
бульдозеры... И как-то в поздний час
сидел я на развалинах абсиды.
В провалах алтаря зияла ночь.
И я - сквозь эти дыры в алтаре -
смотрел на убегавшие трамваи,
на вереницу тусклых фонарей.
И то, чего вообще не встретишь в церкви,
теперь я видел через призму церкви.
Когда-нибудь, когда не станет нас,
точнее - после нас, на нашем месте
возникнет тоже что-нибудь такое,
чему любой, кто знал нас, ужаснется.
Но знавших нас не будет слишком много.
Вот так, по старой памяти, собаки
на прежнем месте задирают лапу.
Ограда снесена давным-давно,
но им, должно быть, грезится ограда.
Их грезы перечеркивают явь.
А может быть, земля хранит тот запах:
асфальту не осилить запах псины.
И что им этот безобразный дом!
Для них тут садик, говорят вам - садик.
А то, что очевидно для людей,
собакам совершенно безразлично.
Вот это и зовут: "собачья верность".
И если довелось мне говорить
всерьез об эстафете поколений,
то верю только в эту эстафету.
Вернее, в тех, кто ощущает запах.
Так мало нынче в Ленинграде греков,
да и вообще - вне Греции - их мало.
По крайней мере, мало для того,
чтоб сохранить сооруженья веры.
А верить в то, что мы сооружаем,
от них никто не требует. Одно,
должно быть, дело нацию крестить,
а крест нести - уже совсем другое.
У них одна обязанность была.
Они ее исполнить не сумели.
Непаханое поле заросло.
"Ты, сеятель, храни свою соху,
а мы решим, когда нам колоситься".
Они свою соху не сохранили.
Сегодня ночью я смотрю в окно
и думаю о том, куда зашли мы?
И от чего мы больше далеки:
от православья или эллинизма?
К чему близки мы? Что там, впереди?
Не ждет ли нас теперь другая эра?
И если так, то в чем наш общий долг?
И что должны мы принести ей в жертву?(с) Иосиф Бродский, "Остановка в пустыне".
***
До чего отвратительна буддологическая писанина. Сравнимо только с попытками a la Базаров объяснять любовь химией и прочими феромонами.
- А все-таки она прелесть, - промолвил Аркадий.
- Этакое богатое тело! - продолжал Базаров, - хоть сейчас в анатомический театр.Нет, эти люди не смогли бы сыграть ноктюрн, и в космонавты бы их не взяли...
***
Начала читать "Иконографию Ваджраяны".