.

Это вот чтобы была ясна комплекция: кисо изволит дрыхнуть посреди коридора.

Я так понимаю, мироздание сжалилось и стратегически решило мне если не проблему энергодефицита, то во всяком случае проблему сенсорного голода. Это животное можно тискать хоть каждые пять минут, оно не возражает. Причём если оно само ощущает, что его мало тискают, то приходит и подсовывает бока: типа, нефиг тут лежать без дела - гладь!

.

Сны не помню.

Меня назначили ответственным за кормёжку кота. Мне теперь надо его два раза в день кормить, причём как-то так, чтобы животное не сделалось вовсе шарообразным, а сохраняло свою приятную обтекаемую форму.



Задачи на сегодня: закончить внутреннюю стадию зарождения, добить всё-таки второй том Надежды Константиновны, собрать волю в кулак и освоить гжельские элементы.

.

Ну жизненно, да. Животному надоело ждать, когда ванная освободится, оно открыло дверь лапой, зашло и стало смотреть. А на лице явственно написано: "И ты делаешь ЭТО по доброй воле?!"

Как мы столько жили без кота?

В доме расцвет культа кисы, все по очереди её тискают и пытаются сфотографировать. Фотографироваться животное, видимо, не любит, потому что при виде гаджетов тут же поворачивается попой, уходит или принимается усиленно вылизываться. Родительница полдня пыталась убедить животное показать в камеру физиономию с разными глазами, но успеха не достигла.

***

Сделала кусок редактуры. В разделе по внутренней стадии зарождения Кхьенце Вангчук объясняет мандалу тела, но так, что для понимания комментария надо бы уже представлять конструкцию мандалы тела. Так что очень хорошо будет дополнять этот текст комментарием Чогье Тричена.

Завтра начну приложение пятого Далай-ламы.

***

Нашла у себя резиновую мышку. С животным при виде неё сделалась совершенно неожиданная метаморфоза, теперь оно носится за ней по квартире, как горная коза, несмотря на всю свою солидную комплекцию. Однако, хышник!

***

На III Всероссийском съезде Советов в 1918 г. Ильич говорил: «Раньше весь человеческий ум, весь его гений творил только для того, чтобы дать одним все блага техники и культуры, а других лишить самого необходимого — просвещения и развития. Теперь же все чудеса техники, все завоевания культуры станут общенародным достоянием...» Коммунисты, лишающие кого-либо права на просвещение и развитие,— это нечто совершенно ни с чем не сообразнее. Это капиталисты закрывают рабочим путь к знанию, а коммунисты никогда, никому закрывать путь к знанию, к коммунизму не могут.
(...)
Вспоминается первое время знакомства с Владимиром Ильичем. Это было в 1894—1895 гг. в Ленинграде. Владимир Ильич тогда ходил в рабочие кружки, и интересно, как он проводил занятия в рабочих кружках. Половину времени он уделял на то, чтобы объяснять рабочим «Капитал» Маркса. Надо сказать, это может показаться странным, что как это он такую трудную и толстую книгу сразу несет рабочим, неквалифицированным рабочим 1894 г., рабочим, мало еще развитым, идет с объяснением научной большой книги. Это вытекало из всех взглядов Владимира Ильича. Он не считал, что рабочему надо давать что-то такое упрощенное, а считал, что ему нужно дать всю науку целиком. И, как все марксисты, он получал страшно много от Маркса и считал, что рабочему тоже надо рассказать, что Маркс говорил. Учение Маркса Владимир Ильич считал чрезвычайно важным, так как это — учение, которое дает возможность видеть далеко вперед.
(...)
В своей брошюре «Знание — сила, сила — знание» Вильгельм Либкнехт писал когда-то: «Не было еще господствующей касты, господствующего сословия или класса, которые пользовались бы своей властью для просвещения, образования и воспитания угнетенных, а не наоборот— систематически охраняли их от истинного образования, от образования, которое дает свободу». И далее: «Школа — самое могущественное средство освобождения, но она же — могущественное средство порабощения, смотря по характеру и целям государства».
(...)
Чтобы быть настоящими хозяевами жизни, трудящиеся должны вооружаться знаниями. Не жалкие клочки знаний, не обрывки знаний нужны трудящимся. Им нужно овладеть всеми достижениями науки и техники.
(...)
В гимназии, в которой я училась, был очень хороший учитель русского языка Н. Е. Смирнов. Он требовал от нас, чтобы мы читали произведения лучших писателей, делали из них выписки, писали, чем нам особенно понравился тот отрывок, который мы выбрали, давал нам писать сочинения на темы, требующие изучения первоисточников. В программу по истории литературы входили и такие вещи, как «Летопись», «Слово о полку Игореве» и т. п. И вот, изучая крещение Руси по «Летописи», мы вычитали там, что у Владимира святого было 400 наложниц. Одна мамаша возмущалась, что нам, девочкам 13—14 лет, дают читать такие вещи, устроила Н. Е. сцену.
Н. Е. решил поговорить на эту тему с нами. Он говорил нам о том, какое значение имеет изучение истории, в том числе и истории литературы по первоисточникам, как изучение истории по первоисточникам будит мысль, заставляет понимать исторические факты во всей их конкретности. Конечно, в первоисточниках могут попадаться места, говорил он, могущие возмутить ту или иную мамашу, но он надеется, что мы уже достаточно сознательны и сумеем с достаточной серьезностью отнестись к изучаемому материалу.
Потом мне приходилось наблюдать, как Ленин постоянно изучал те или иные факты по первоисточникам, судил о неправильности взглядов того или иного писателя, тщательно изучая его произведения. Даже изучая произведения Маркса, Ленин изучал также и те произведения, на которые ссылается Маркс.
Так, например, перечитав письмо Маркса к Энгельсу от 1. II 1858 г., где Маркс ругает книгу Лассаля «Философия Гераклита Темного из Эфеса» (2 тома), Ленин достает эту книжку Лассаля, даже конспектирует ее и на основании такого изучения приходит к выводу: «В общем итоге верен отзыв Маркса. Книгу Лассаля не стоит читать».
(...)
Ушинский (родился в 1824 г.) в начале 40-х годов учился в университете и, кончив его, с 1846 по 1848 г. был и. о. профессора, читал лекции по законоведению, государственному праву и финансам (тогда это называлось «камеральными науками») в Ярославском лицее. В 1848 г. он выступил с речью «О камеральном образовании». Эта речь была протестом против политики тогдашнего министерства народного просвещения — министерства николаевской эпохи. Министерство того времени старалось всячески связать лекторскую деятельность профессуры, требовало точного распределения программы по часам, конспекты лекций, а Ушинский указывал, что это сделает невозможным живое преподавание, сделает невозможной ориентировку на слушателей, сделает преподавание формальным. За эту речь Ушинский был снят с должности преподавателя и до 1855 г. не мог заниматься педагогической деятельностью.
(...)
Сын учителя-шестидесятника, Ильич с детства постоянно слышал разговоры о школе, о народном образовании. Илья Николаевич Ульянов имел большое влияние на Ильича. И Ильичу было чему поучиться у отца.
Не так давно я получила письмо от учителя Полево-Сундырской неполной средней школы Батыревского района Чувашской АССР Ивана Яковлевича Зайцева. Ему 77 лет. 55 лет уже учительствует он в чувашских школах. Имеет звания Героя Труда, отличника просвещения. Активный общественник. Вел работу по ликвидации неграмотности и малограмотности, был председателем союза работников просвещения, был членом сельсовета, месткома и пр. Работал по сельскохозяйственной статистике, был инструктором во всех народных переписях, вел работу на метеорологической станции и т. д.
Иван Яковлевич — сын батрака. С 8 до 13 лет пас гусей. Страстно хотелось ему учиться, и он бежал потихоньку от отца из дому, чтобы поступить в школу. Два дня пробирался до Симбирска, и хотя опоздал к началу занятий, но все же поступил там в школу благодаря Илье Николаевичу Ульянову, пожалевшему мальчонку.
Иван Яковлевич Зайцев рассказывает, как однажды, в первый год его пребывания в школе, на урок арифметики пришел Илья Николаевич Ульянов. Илья Николаевич вызвал его к доске; Зайцев хорошо решил и объяснил задачу. Илья Николаевич сказал: «Хорошо, иди на место!»
«После обеда,— рассказывает в своем письме Иван Яковлевич,— ученикам была дана самостоятельная письменная работа — сочинение. Учитель задал тему «Впечатления сегодняшнего дня». При этом он объявил, что мы можем писать о любом случае из своей школьной жизни, который сами считаем особенно важным. Одним словом,— о чем угодно.
Все ученики на несколько минут призадумались, подыскивая подходящую тему. Некоторые вспомнили довольно смешные случаи из школьной жизни, а другие старались выдумывать из головы. Мне не пришлось долго искать тему, так как у меня не выходило из головы посещение урока математики директором Ильей Николаевичем и его объяснение плана решения задачи. Я и решил писать об этом.
Я написал: «Сегодня, в 9 часов утра, во время урока математики, пришел к нам г. директор, Илья Николаевич. Вызвали меня к классной доске и задали задачу, в которой несколько раз повторялось слово «гривенник». Я записал задачу, прочитал ее и стал планировать ход решения. Г. директор, Илья Николаевич, задал мне наводящие вопросы; и тут я заметил, что Илья Николаевич чуточку картавил и слово «гривенник» выговаривал «ггивенник». Это врезалось мне в голову и заставило думать: я, ученик, и то умею правильно произносить звук «р», а он, директор, такой большой и ученый человек, не умеет произносить звук «р», а говорит «гг». Далее я писал о кое-какой мелочи и на этом кончил сочинение. Дежурный собрал тетради и сдал учителю В. А. Калашникову.
Через два дня, после обеда, на уроке должно было быть изложение прочитанной статьи. Нам роздали наши тетради. Все бросились смотреть отметки. Одни радовались, другие так себе, не выказывали ни радости, ни горя.
Учитель Калашников умышленно оставил мою тетрадь у себя. Потом, швырнув мне тетрадь в лицо, с возмущением сказал: «Свинья!»
Я взял тетрадь, раскрыл ее и увидел, что мое сочинение перечеркнуто красным крестом, а в конце его стоит отметка «0» — ноль. Потом подпись. Я чуть не заплакал. Слезы выступили из глаз. Я от природы был прост, наивен, впечатлителен и правдив. Таким я остался на всю жизнь.
Во время письменной работы в класс явился Илья Николаевич. Поздоровались и продолжали работу. Илья Николаевич ходил между партами, кое-где останавливался, наблюдая за работой. Дошел и до меня. Увидев на моем прошлом сочинении красный косой крест и отметку «ноль», положил одну руку мне на плечо, другой взял мою тетрадь, стал читать. Читает и улыбается. Потом подозвал учителя, спросил: «За что вы, Василий Андреевич, наградили этого мальчика орденом красного косого креста и огромнейшей картошкой? Сочинение написано грамматически правильно, последовательно, и нет здесь ничего выдуманного, искусственного. Главное — написано искренне и вполне соответствует данной вами теме».
Учитель замялся, сказал, что в моем сочинении есть места, не совсем удобные для начальствующих, и что будто он... Директор И. Н. Ульянов, не дав ему договорить, перебил его и сказал: «Это сочинение одно из лучших. Читайте заданную вами тему — «Впечатления сегодняшнего дня». Ученик написал именно то, что произвело на него наибольшее впечатление во время прошлого урока. Сочинение отличное». Потом он взял мою ручку и в конце сочинения написал: «Отлично» — и подписался: «Ульянов».
Этот случай я никогда не забуду, его нельзя забыть. Илья Николаевич доказал, насколько он был добр, прост, справедлив».
Это письмо старого учителя прекрасно обрисовывает личность Ильи Николаевича, оказавшего большое влияние на Ильича.