Сходила на производство. День вышел совсем наоборот, потому что с утра я вспомнила, что по мысли Мария в последнюю неделю занятий не должно быть вовсе, в обед Оля сделала страшные глаза, невнятно сказала, что у её ребёнки какой-то трэш, и свалила её откачивать, так что вместо большей части индивидуалки я тусила на группе, в процессе чего начала с детьми читать ни разу не запланированную Мэри Поппинс (что уж на планшете нашла), а в итоге вообще оказалось, что надо съездить на производство тридцать первого. Не столько из-за комиссии, которая грозила тридцать первого прийти и всех считать по головам, сколько чтобы не огорчать Марину, которая хочет уронить на меня что-то съедобное и сомневается, что до января оно доживёт. Я не против, я тогда и на корпоратив завтра ходить не буду, ну его в баню. Раздала любимым женщинам фенечек, женщины порадовались.
Девицы сегодня развлекались, вешаясь на меня целиком, как я вчера. Я меланхолично комментирую: "Обезьяна карабкается на пальму. Ой, две обезьяны карабкаются на пальму!" Как хорошо, что никто ссылок на Ватсьяяу не улавливает.
Особого прилива сил пока не ощущаю, впрочем и особой придавленности тоже. Завтра, значит, спокойно поработаю, послезавтра буду почитать наставника, в четверг зайду с утра на производство, выполню свой гражданский долг и пойду домой работать дальше.
***
Трудовое законодательство нарушалось злостно, и я почувствовал, что у меня исчезло всякое желание бороться с этими нарушениями, потому что сюда в двенадцать часов новогодней ночи, прорвавшись через пургу, пришли люди, которым было интереснее доводить до конца или начинать сызнова какое-нибудь полезное дело, чем глушить себя водкой, бессмысленно дрыгать ногами, играть в фанты и заниматься флиртом разных степеней легкости. Сюда пришли люди, которым было приятнее быть друг с другом, чем порознь, которые терпеть не могли всякого рода воскресений, потому что в воскресенье им было скучно.***