Сходила на производство. Порисовали с дитями очень сомнительных технически человеков, зато интересных по сюжету, сюжеты были от подводного плавания до космонавтики. Заодно немножко поговорили о композиции. Потом отзанимала несколько штук детей, но мало, потому что в школах каникулы, многих за компанию оставляют дома. С девчонками сегодня играли в парикмахерскую, делали причёску Полине, потом мне и медведю. Душевно, очень мирно и хорошо. Попутно я девчонкам показывала, как делается массаж головы, апробировала альтернативный вариант, как его делать (из положения лёжа), и так действительно удобнее. Точки, допустим, эдак не видно, зато испытуемому комфортнее и не надо напрягаться.
В перерывах сидела в начальственном кабинете и занималась просвещением и консультированием. В саду очередное ч.п. Народные массы увлечённо обсуждали качество работы наших педагогов и садика в целом. Я по этому поводу, подобно гуру, могу только сказать, что мы не лучшие, и мы не лучшее, что есть; однако мы и не худшие, и нас, в духе Винникота, можно было бы назвать достаточно хорошими педагогами, которые имеют и свои минусы, и свои закидоны, и свои минуты идиотизма и откровенно неудачного поведения, однако как-то мы свою функцию выполняем, и местами неплохо.
Отдельно меня удивило, что от произвольного учреждения, где работают с аутистами, можно хотеть, чтобы там все сотрудники по умолчанию были обучены ABA и её применяли. ABA - это очень жёсткая форма работы, способная приводить к психосоматозам сама по себе, и в принципе дающая итоговый продукт в виде хорошо отстроенного, но очень печального и задобанного ребёнка. Есть разные формы и концепции работы с аутистами, это одна из ряда, достаточно агрессивная, и я бы, например, крепко подумала, прежде чем направлять туда ребёнка, потому что это будет результат, полученный ценой потери удовольствия от жизни. Хотя да, это работает.
У нас концепция изначально была другая, мы работаем не с диагнозом, а с человеком, поэтому ориентируемся не на методы работы с аутизмом, генетикой и т.п., а на естественный процесс жизни. Как, допустим, у мамы может быть мешок детей, и все со своими заморочками, она не практикует дома какую-то отдельную терапевтическую школу, а просто пытается как-то всех воспитывать с учётом их трудностей. Это применительно к отдельно взятому ребёнку может быть менее эффективно, но зато это приближенные к реальной жизни условия, когда всё равно все взаимодействуют с одинаковым социумом и вынуждены в нём решать примерно одни и те же задачи. Мы, скажем, и общаемся со всеми примерно одинаково, у нас есть некая идея, что общение с ребёнком должно быть дружелюбным и уважительным, но в саду есть границы и правила, и ты их должен соблюдать в рамках своих возможностей, будь ты хоть сколько угодно с каким угодно диагнозом. Когда-то, несколько лет назад, наши воспитатели могли даже диагнозов не знать, потому что идея была в том, что мы работаем не с F таким-то, а с Васей или Петей, который, допустим, плохо фиксирует внимание, тяжело переключается, зависим от взрослых, к которым привык, и на фоне усталости может стать агрессивным. Это, в принципе, не про диагноз. С одним диагнозом может быть два совершенно разных ребёнка, могут быть, наоборот, похожие дети с разными диагнозами. В принципе, у нас даже нет жёсткой границы между нормой и особыми детьми, потому что и у нормы бывает много закидонов, и мы их точно так же учитываем, мысля ребёнка как некую Машу, которая пока не очень хорошо понимает обращённую речь, обладает взрывным темпераментом и т.п.
И я, например, даже не то чтобы сильно занимаюсь коррекцией, а в основном просто играю с детьми так, как этого хочется им самим, а не так, как им это разрешают родители, или как это готовы поддерживать сверстники. Я не знаю, как это работает, но иногда мне рассказывают, что ребёнку сильно помогает то, что мы с ним делаем. Иногда речь идёт о довольно сложных детях. Я честно не знаю, как это работает, часто мне кажется, что я просто делаю вид, что работаю психологом, а на самом деле просто прячусь с ребёнком в норку, и мы там полчаса отдыхаем от человечества. У меня сами игрушки подобраны так, чтобы приятно было посидеть и повозиться с ними. Я не очень лезу в игру ребёнка, если ему не хочется, чтобы я активно в ней участвовала. Иногда я просто создаю пространство для процесса, который неплохо идёт и без меня. Психика обладает огромным потенциалом к самогармонизации, предоставленный самому себе ребёнок обычно хорошо чувствует, что ему надо отыграть. Проблема в том, что большую часть времени мы лезем в жизнь ребёнка и регламентируем её, мешая ему делать так, как он чувствует. Я просто создаю пространство, где человеку можно так, как он хочет, даже если это однообразно, медленно или агрессивно. Предоставленная самой себе, игра развивается сама из себя. Я не говорю "играй по-другому", я просто нахожусь рядом, пока игра не станет другой, и она растёт и созревает рядом со мной, и мне нравится наблюдать за этим. Я и правда не знаю ABA, холдинга и прочих спецсредств, и вообще не очень люблю искусственных способов взаимодействия. Я играю не с аутичным ребёнком, а просто с ребёнком, просто с каким-то живым человеком, в те же самые игрушки, что и со всеми остальными. Так же, как и с любым другим ребёнком, я ищу точки соприкосновения, комфортный ритм, жанры и материалы.
Ну, это, скажем, наша внутренняя культура, нам кажется правильным, что люди - это прежде всего неповторимая индивидуальность, а уже потом то, что написано в документах. Есть много родителей, которые воспринимают своих детей через диагноз, и им важно, чтобы другие тоже воспринимали их детей через диагноз. Они так структурируют свою жизнь, они себе и другим объясняют, что ребёнок кричит и бьёт посуду, потому что у него синдром. Я бы сказала, что синдром синдромом, но кричит человек потому, что ему плохо, а плохо ему, допустим, потому что он был в незнакомом месте, перегрузился впечатлениями, устал, и теперь у него истерика, и не надо относиться к этому, как к неизбежной реальности, а надо сделать что-то, от чего человеку станет лучше. Например, свет выключить и дать посидеть в тишине. Мне, в принципе, всё равно, что у человека стоит, я хочу понимать смысл того, что с ним происходит. Многие думают по-другому, многие думают, что диагноз - это важно. И важно, чтобы специалисты были натасканы работать именно с этим диагнозом. Это безопаснее, когда все понимают про диагноз, это даёт чувство уверенности в других людях. Но это значит, что ребёнок будет развиваться в искусственной среде, где общаются не так, как в большом социуме, в некоторой резервации для обладателей такого же диагноза. Это не значит, что там у всех детей будут одинаковые проблемы, но это значит, что ребёнок будет видеть кругом себя только других тяжело нарушенных детей, и в его мире это будет нормальным. Мы, например, не тыкаем в ребёнка, что он ненормальный, и в основном очень принимающе относимся к его поведению и объясняем его другим детям ("Вася прыгает и кричит, потому что радуется", "Петя ругается и кидает игрушки, потому что очень устал"), но ребёнок постоянно находится среди сверстников, поведение которых более или менее нормативно, и он может ориентироваться на то, что делают все остальные. Его, нарушенного, держит группа, и она держит его даже более, чем педагог. Мы помогаем средой, которая очень принимающая, дружелюбная, но естественная и обычная, мы можем показать, как это - "быть как все", и можем помочь двинуться в сторону этого "как все", насколько это для человека доступно, и насколько он может делать это, чтобы это не становилось для него мучительным. Мы простим ему, если он будет отличаться, но будем постоянно напоминать ему, что требуется от ребёнка его возраста.
Мы не лучшее, что есть, и нам часто кажется, что мы занимаемся ерундой, и что это совершенно без толку, то, что мы делаем, но мы всё-таки продолжаем делать это, и это до сих пор кому-то помогает.
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
