.

Сны не стала фиксировать.

ТВ + 1 + 2 + 3

Редактура, физиология.

Из вчерашнего:
- А у нас тоже кошка есть. Я не знаю, за что она сидит, но она сидит тут уже лет шесть. Вообще кошек отжимают, но эта каждый раз как-то прячется.

Кошка-бодхисаттва, специализируется на создании уюта за решёткой. Чем только мы не занимаемся, боже мой...

Отходняк какой-то. Интересно было бы почитать историю болезни Виктора Хрисанфовича.

Немножко идей отношения ещё остаётся, но так уже, больше по инерции.

***

В. Х. Кандинский на протяжении жизни не страдал серьезными соматическими заболеваниями, не имел вредных привычек, в его характере не отмечалось существенных колебаний. Его жизнь была правильной, он был чрезвычайно трудоспособен, безукоризненно относился к своим обязанностям. Знакомые характеризовали его как страстно увлекающегося ученого, человека полностью самоотверженного и самоотреченного, отзывчивого, скромного и доброго, имевшего стройное мировоззрение. На таком фоне болезнь выглядела как нечто совсем чуждое, привнесенное извне, а не живущее внутри.
Приступ болезни, в 1883 году, возник на фоне напряженной умственной работы. Если первому приступу предшествовали «злоупотребления спиртными напитками,… впрочем, в размерах, обыкновенных для людей военных», то перед вторым Кандинский провел на себе эксперимент с приемом экстракта конопли или опия. Во время этого приступа у Кандинского возникли бредовые идеи преследования, величия и внешнего воздействия. Происходило прямое мысленное общение и индукция бреда, прямая и обратная открытость мыслей, насильственная речь и другие, как их называют психиатры, речедвигательные феномены. Особенно богатой была палитра галлюцинаций, псевдогаллюцинаций и образного фантазирования. Галлюцинации были во всем спектре: слуховые, зрительные, обонятельные, общего чувства, музыкальные, аутоскопические, сливавшиеся в образный и чувственный бред и расстройства сознания, которые сам Кандинский описал как онейроидное состояние. Он переживал сменявшие одна другую сцены фантастического характера: катастрофы, превращения, гибель. Мало того, он иллюзорно толковал и то, что происходило на самом деле. Любопытно, что Кандинский сохранял воспоминания о своих ощущениях в онейроидном состоянии, хотя и с некоторыми пробелами.
С мая 1877 г. по май 1879 г. Кандинский перенес два приступа психоза с четырехмесячной ремиссией. В марте 1883 г. развился еще один приступ болезни, и Кандинского наблюдал в домашних условиях главный врач Петербургской психиатрической больницы Николая Чудотворца Оттон Антонович Чечотт, а с 16 марта Кандинский оказался в том же Доме призрения, где позднее были и его родственницы. Этот приступ прошел быстрее, чем предыдущий. Казалось, что все закончилось, но приступы болезни повторялись и позже, хотя без госпитализации.
В августе 1887 г. выдающийся российский психиатр С. С. Корсаков встретил в Крыму В. Х. Кандинского, который пожаловался, что временами у него бывает тоска. Он поставил себе диагноз «галлюцинаторный, первично бредовый синдром (галлюцинаторная паранойя)». В. Х. Кандинский считал свою болезнь «первичным умопомешательством» и критиковал врачей, которые настаивали на диагнозе меланхолии (депрессии). В. Х. Кандинский считал, что первичный бред с последующими обильными и разнообразными галлюцинациями несовместим с меланхолией. Он полагал, что для тоски у него есть объективные причины: изменившиеся обстоятельства жизни, разлука с близкими, осознание болезни и боязнь слабоумия. Известно, что эндогенная депрессия очевидных причин не имеет. Картина его болезни укладывалась в выделенную им же «идеофрению» — прообраз позднее описанной Э. Блейером шизофрении, а точнее — периодической шизофрении. У него, конечно, были глубокие светлые промежутки, но они наступали не сразу после приступа болезни: по месяцу и дольше держались слуховые галлюцинации.
После дебюта болезни В. Х. Кандинский написал работу «К вопросу о галлюцинациях» (июнь 1880 г.). Примечательно, что, как это часто бывает на выходе из депрессии у него усиливалась тяга к самоубийству. Обычно этого удавалось избежать благодаря тщательному надзору, но в 1889 г. никого рядом не оказалось. Кандинский взял из больничного шкафа пузырек с опием и по возвращении домой принял смертельную дозу. Он стал описывать свои ощущения, и последними словами его были: «Я не могу больше писать потому, что я не вижу больше ясно. Света! Света!»…
(...)
Течение болезни В. Х. Кандинского и беспомощность тогдашней психиатрии связаны. Психиатрия того времени была наукой феноменологической, описательной, а уж лечить тогдашние душеведы не умели ничего или назначали, как при белой горячке, лекарство «три С»: снотворное, сердечное, смирительная рубашка… В. Х. Кандинский, кстати говоря, был одно время пациентом клиники Александра Яковлевича Фрея, где так же безуспешно лечился и затем покончил с собой Всеволод Гаршин. Но была одна особенность: болезнь Кандинского имела длительные и глубокие ремиссии, во время которых он мог продуктивно функционировать. С 1881 г. он был ординатором, затем старшим ординатором психиатрической больницы Николая Чудотворца и издал монографию «Общепонятные психиатрические этюды», перевел книгу Л. Ландуа, написал популярный философский этюд и издал одну работу в Германии. Он был действительным членом Петербургского общества психиатров, делегатом и секретарем I съезда психиатров России. В. Х. Кандинский был автором 25 работ по психиатрии, судебной психиатрии, философии, 42 рефератов, 10 рецензий, он неоднократно выступал на заседаниях Московского и Петербургского психиатрических обществ. Его монография «О псевдогаллюцинациях» была удостоена премии имени А. А. Филиппова (уже после смерти автора). В. Х. Кандинский перевел работу Т. Мейнерта «Механика душевной деятельности» и книгу В. Вундта «Основания физиологической психологии».
… Болезнь, безусловно, не только прервала его работу, но и лишила нормальной семейной жизни. 1 сентября 1878 г., сразу после первого приступа болезни, он вступил в брак с Елизаветой Карловной Фреймут, которая, как уже говорилось, была сестрой милосердия. Она стала свидетелем всех приступов его болезни. Детей у них не было (психически больной не должен иметь детей, в этом твердо были убеждены оба). Через год после самоубийства Кандинского Е. К. Фреймут-Кандинская тоже покончила с собой, успев за свой счет издать его работу «О псевдогаллюцинациях».
В. Х. Кандинский многого не успел: не стал доктором медицины, не увидел многих своих работ напечатанными, не получил должной оценки своего бесспорного врачебного таланта и научных достижений. После смерти он оказался довольно быстро забыт. Мрачная ирония состоит в том, что его имя вернулось в историю отечественной психиатрии в 1952 году, на волне борьбы с «космополитизмом и низкопоклонством перед Западом». Общепризнанной его заслугой среди прочих заслуг считается то, что он различал психотические и непсихотические формы расстройства психической деятельности. Это было особенно важным тогда, когда он выступал в роли психиатра‑эксперта (проблема вменяемости). Он одним из первых отметил динамику психопатий (задолго до П. Б. Ганнушкина). В. Х. Кандинскому повезло в том, что он работал практическим психиатром под руководством выдающегося психиатра позапрошлого века профессора И. П. Мержеевского. Примечательно, что Кандинский, начав работать в качестве врача, шел от внутренней медицины к психиатрии (как В. Гризингер, например). Это объясняет его стремление к точно сформулированному диагнозу болезни, что в психиатрии непросто: воспаление легких — это всегда воспаление, а психоз может быть и при шизофрении, и при многих других страданиях, да при той же пневмонии, наконец! Можно долго рассуждать о связи таланта и болезни Кандинского, но невозможно не согласиться со словами биографа выдающегося отечественного психиатра: «Какую нужно было иметь любовь к науке, чтобы после приступа заболевания, зная терапевтическую беспомощность своего времени, все же „неудержимо стремиться“ к постановке самоэкспериментов, к изучению сложной проблемы галлюцинаций»…

.

Прежде чем приступить к анализу имеющихся в нашем распоряжении материалов о перенесенной В. X. Кандинским душевной болезни, необходимо выяснить, в какой мере целесообразно и правомерно использование их в научном аспекте. В психиатрической литературе существует на этот счет отрицательное мнение. Так, С. В. Курашов считал, что анализ истории болезни Кандинского «ничего не прибавил бы к объективной ценности его научных исследований». Мы не можем согласиться с этим утверждением. Все относящееся к жизни известного ученого или видного деятеля культуры должно быть учтено и проанализировано при составлении его научной биографии. Считать же, что перенесенное психическое заболевание бросает какую-то тень на того, кто им страдал,— мы считаем предрассудком. Так думал и сам Кандинский, который еще в 1880 г. в своей первой работе о галлюцинациях дал подробное описание этого психопатологического феномена на основе самонаблюдения и последующего искусственного вызывания, с ретроспективным анализом.
«Имев несчастье,— писал он,— в продолжении двух лет страдать галлюцинаторным помешательством и сохранив после выздоровления способность вызывать известного рода галлюцинации по произволу, я, естественно, мог на себе самом заметить некоторые условия происхождения чувственного бреда». Не вызывает также никакого сомнения, что подробная история болезни Долинина, приведенная Кандинским в его классической монографии «О псевдогаллюцинациях», является описанием собственной болезни. «Доказательством этого предположения,— пишет Н. В. Иванов,— могут служить следующие факты. Долинин характеризуется Кандинским как военный врач; первый приступ его заболевания относится к периоду 1878—1879 гг., продолжительность приступа определяется в 1/2 года, далее сообщается о кратковременной двухмесячной вспышке психоза в начале 1883 г.; эти сроки в точности совпадают с датами заболевания самого В. X. Кандинского. Поведение Долинина в 1883 г. характеризуется следующим образом: «Во время своей болезни он уклонялся сообщать об испытываемом им окружающим, отделывался при расспросах врачей самыми общими и неопределенными ответами»; это в точности соответствует записям лечащего врача о В. X. Кандинском. Затем в истории болезни Долинина указывается, как под влиянием слуховых галлюцинаций он пришел к убеждению, что на него действуют двумя способами психической индукции; в работе 1880 г. Кандинский пишет о себе: «Для объяснения галлюцинаций я во время болезни изобрел особую теорию психической индукции». Таким образом, картина заболевания Долинина идентична картине болезни самого Кандинского.
Заслуживает внимания и то, что для обоснования своих научных концепций о галлюцинациях, псевдогаллюцинациях и явлениях психического автоматизма, кроме собственных самонаблюдений, Кандинский широко использовал также дневники и самоописания многих курированных им больных. Такой метод клинического исследования он считал важным и горячо рекомендовал. Следует отметить, что самоописание нервных и психических расстройств осуществлялось многими видными невропатологами и психиатрами.
Представляет интерес и то, что собственные психические расстройства хорошо описывались именно больными с явлениями психического автоматизма.

***

Человек приходит к развалинам снова и снова,
он был здесь позавчера и вчера
и появится завтра,
его привлекают развалины.
Он говорит:
Постепенно,
постепенно научишься многим вещам, очень многим,
научишься выбирать из груды битого щебня
свои будильники и обгоревшие корешки альбомов,
привыкнешь
приходить сюда ежедневно,
привыкнешь, что развалины существуют,
с этой мыслью сживешься.
Начинает порою казаться -- так и надо,
начинает порою казаться, что всему научился,
и теперь ты легко говоришь
на улице с незнакомым ребенком
и все объясняешь. Так и надо.
Человек приходит к развалинам снова,
всякий раз, когда снова он хочет любить,
когда снова заводит будильник.

***

"You Know Nothing, Jon Snow - All Parts HD - (Spoiler Alert)" (Watch on YouTube)

***

Фон настроения резко снижен, тревога. Животное тоже пребывает в мрачности; возможно, нам действует на нервы вчерашне-сегодняшняя магнитная буря. Животное однако же из чувства долга пару раз совершило наложение себя на меня, глядя на меня, правда, при этом с глубоким отвращением. Интересное дело - проваливается, как обычно, область анахаты, а животное уверенно ложится на ноги, и хорошеет.

Сделала кусок редактуры.

Начала "Анатомию и физиологию для медсестёр", очень душевная книжка, по делу и не слишком умная. Читается сегодня медленно и тягостно, зато я узнала, кто такой гайморит и в какую часть задницы делают инъекции.

Мою мать очень удивляет, почему со своими соматическими проблемами я хожу к Юре, который людей видит только в виде пробирок с биоматериалом, а не к специалистам соответствующего профиля. Причина проста и сводится к тому, что Юра со мной сто лет знаком и, в общем, может прикинуть, какие из рекомендаций я, скорее всего, проигнорирую, а что меня реально заставить сделать. То есть как бы общается со мной, а не с моим бронхитом, скажем, или лейкоцитарной формулой. Почему-то мне важно, чтобы меня не деперсонализовали до лейкоцитарной формулы. Наверное, поэтому у меня до сих пор нет дружественного врача по самому нужному профилю: деперсонализоваться до нарушений в функционировании нейромедиаторной системы мне как-то особенно не хочется. Может быть, я не выношу официоза, потому что для меня это тоже про деперсонализацию. И, скажем, про то, что человек делается механизмом в костюме, я очень боюсь механизмов в костюме. Совершенно непонятно, как с ними разговаривать, возникает ощущение, что для этого есть специальный язык программирования, только меня почему-то забыли ему научить. Очень неприятное ощущение, когда ты с человеком разговариваешь, а он как бы киборг, и у него есть определённый спектр реакций, которые протелепатировать трудно, а так просто инструкцию по эксплуатации попросить нельзя, потому что программой это обычно не предусмотрено. Хотя, в принципе, я понимаю, что киборгом быть менее энергоёмко и какое-то, видимо, это тоже даёт чувство защищённости. Но всё равно пугаюсь.

Я думаю, что это, на самом деле, всех беспокоит, просто меня это беспокоит до степени лёгкой социальной дезадаптации, а другие как-то терпят. Я вообще подозреваю, что основная разница между мной и здоровой нормой заключается в низкой толерантности к психическому дискомфорту, то есть когда мне нехорошо, другим тоже нехорошо, просто они претерпевают, а я начинаю нервничать, шуметь и нарушаться. Действительно, почему у одной и той же семьи из одного ребёнка получается сделать шизофреника, а из другого не получается? Потому что разный запас прочности. То же самое с соматикой, кормили всех, вроде, одним и тем же ядохимикатом, у нас с Ильясом обменные процессы полетели, у Марины с Таней просто организм ругается, а Пете с Агатой вообще пофиг. Или, например, группа, в норме ребёнок выдерживает присутствие себе подобных в течение 9-10 часов, Ярик в том году выдерживал ровно полтора, а потом ему становилось плохо, и следующие полтора часа он бился в истерике, а Тёма выдерживает группу 15-20 минут. Хотя норма, в принципе, тоже устаёт, и если её долго перегружать людьми, она тоже будет нервничать и истерить. Но на неё, прежде чем это произойдёт, можно навалить больше. Я на группе могу работать два дня, и третий уже явно лишний; Валя может пять, а Света ни одного не может, зато она крутой специалист. Какие мы всё-таки разные!

Люшер опять принялся обещать мне агрессивные вспышки, я не хочу вспышек, ещё меньше хочу ежедневной близости с Люшером и портретами сумасшедших, и вообще я устала и хочу на ручки. Вчера вот посидела в обнимку с живым человеком, телу это, как водится, глубоко по барабану, но всё-таки приятно чувствовать рядом с собой что-то живое. Хочу ещё, только долго и в тепле.

"Bram Stokers Dracula - Lucy Nearly Turned" (Watch on YouTube)

КС 120/200